Потом он плакал молча и зло. Стиснув зубы. Небо еще раз сердито заворчало на богохульника, а затем, сжалившись, разразилось слезами. Первые капли упали на обагренную засохшей кровью землю. А затем неистовые водопады воды рухнули на мертвую деревеньку.
Капли дождя в один миг потушили пожар.
Дэйл так и просидел, вымокнув до нитки, но не произнес больше ни одного слова. В его груди тлел, нежно оберегаемый, огонек ненависти, готовый вспыхнуть всепожирающим пламенем, как только будет найден виновник страшной резни.
Когда дождь стих, и на мокрую землю взглянуло солнце, друзья занесли тела жителей в старую церковь. Мертвых убийц хоронить не стали. Койоты тоже должны есть.
Солнце очень быстро высушило и землю, и деревянные стены церковки. Через несколько часов уже казалось, что дождя не было. И когда Сопля, все также безмолвно, кинул горящий факел, дерево весело вспыхнуло. Дэйл смотрел на пляшущий огонь, пожирающий его прежнюю жизнь и любовь.
Они одновременно повернулись спиной к полыхающей церкви и направились к волам, ждущим на окраине деревеньки.
– У нее на руке не было браслета, – глухо произнес Дэйл.
– Какого браслета?
– Золотой змейки, я подарил его на свадьбу. Купил в Осколке. Давно. Еще с первого перегона каравана. А он снял его! Посмел снять браслет, после того как убил ее! Я найду его. Клянусь богом, найду!
– Но как? Это же невоз… – Сопля осекся.
– По браслету и найдем. Я жизнь положу, но обойду все города и отыщу ублюдка!
Сопля молчал.
– Ты со мной Джон? – спросил Дэйл, впервые в жизни назвав друга настоящим именем.
Тот кивнул.
Маленький фургон, запряженный волами, двигался по бескрайней и великой пустоши, увозя людей к мести, а за их спиной поднимался густой дым. Все мосты сожжены, осталась ненависть, заменившая…
…жизнь замерла. Не было слышно ни пищащих в траве крыс, ни стрекочущих насекомых. Все живое затихло в ожидании. Даже редкая трава, казалось, наклонилась к земле, предчувствуя ненастье. Низкая туча огрызнулась молнией, а затем громыхнул злой удар. Туча злилась на ветер, но тот, усмехаясь, толкнул ее еще сильнее, и вновь сверкнула молния.
Старик, лежащий на земле, зажмурился – такой ослепительной и неожиданной была эта вспышка. А затем небо раскололось. Наверное, так звучали тысячи зарядов, что разорвались на планете две сотни лет назад, поглотив человечество. Так древние и теперь всеми забытые боги в гневе раскалывали небеса боевыми топорами.
От звучного удара прямо над головой у бродяги на миг заложило уши. Ужас всколыхнулся в сердце, ужас воспоминаний обо всех годах мести. Ужас от содеянного. Жизнь пройдена и, увы, назад ничего вернуть. Месть свершилась, навсегда врезавшись в его память точно так же, как резец мастера-столяра взрезает дерево, оставляя после себя глубокий рисунок. Тогда небеса грохотали еще сильнее, требуя отмщения. В очередной раз…
..сверкнуло, и Винсент Сартели отшатнулся от окна, через которое наблюдал за подступающей грозой.
– Мать твою! Вот это да! – выругался он, глядя, как люди на улицах Нью-Хоуп испуганно разбегаются по домам. – Ничего себе! Неужели на наш грешный городок вновь снизойдет дождь? Пресвятая дева Мария!
На улице грохнуло так, что задребезжали стекла, и Сартели пригнулся.
– Тьфу, черт! Всего лишь гром! – Винсент, чего греха таить, подумал, будто кто-то ретивый решил побаловаться с динамитом. – Эх, как стихия разбушевалась!
Он сел в глубокое кресло и раскурил сигару. Затем блаженно откинулся, выпустил изо рта несколько сизых колечек дыма. За прошедшие пятнадцать лет Винсент так и не привык чувствовать себя боссом. Он управлял семьей Сартели крепкой и безжалостной рукой, но все же иногда, вот в такие минуты, когда оставался один, не мог поверить в свою удачу. Пятнадцать лет назад ему просто повезло, и после смерти отца – бывшего мистера Сартели – рулетка фортуны указала на Винсента. Тому удалось стать главой семьи, пусть для этого пришлось отправить старших братьев на кладбище. Самый младший, он превратился в одного из самых важных, значительных и опасных людей этой части Обжитых земель. Именно под его каблуком находилась большая часть бизнеса, о котором порядочные граждане говорили только шепотом. Младшему сыну, начинавшему с разбоя на большой дороге, удалось то, что не получилось у других. Благодаря его жестокости и хитрости остальные «семьи» Нью-Хоупа были либо уничтожены, либо полностью обескровлены и не могли сопротивляться. А если вдруг поднимали голову и пытались вновь показать зубы – Винсент вызывал Плакальщика, и все неприятности враз оказывались зарыты где-то далеко-далеко в пустошах.
Вновь вспышка молнии и грохот грома. Стекло покрылось первыми каплями дождя, забарабанившего по крышам домов и неоновой вывеске единственного казино в штате.
Раздался вежливый стук в дверь.
– Войди, – отозвался Винсент и потушил сигару прямо о полированный стол. Он вполне мог себе это позволить.
Дверь открылась, и в кабинет вошел Плакальщик. Ему едва исполнилось сорок пять, он был худощав и совсем не выглядел опасным, однако никто в городе не решался связываться с ним.
– А-а-а! Мой мальчик! – радостно провозгласил Сартели, хотя он был младше Плакальщика на несколько лет. – Входи, входи. Присаживайся.
Гость молча сел в кресло, закинул ногу на ногу и посмотрел в окно. Дождь лил, иногда перемежаясь вспышками молний и грохотом грома.
– В твоих краях дожди большая редкость, не так ли? – проследив за взглядом гостя, произнес Винсент.
Плакальщик привстал и взял из коробки на столе сигару. Дорогую, оставшуюся еще с довоенных запасов. Винсент Сартели ни от кого не терпел фамильярностей, но этому человеку было разрешено то, что никогда не позволялось другим.